811
Станица Ольгинская
Первый вариант: «Гур-гур-гур-гур…»
В тех местах была построена дамба в семь верст длиною и вела до Аксайской станицы. В дамбе было семь мостов. Во время разлива вода проходила в них, но не о дамбе и не о мостах речь.
Дело в том, что за дамбой следили по наряду табунщики и те из казаков, которые не шли на службу. Они и жили около дамбы в будке.
С этой дамбой было много хлопот: то нужно было поправлять ее, то мести.
Но работа…. увлекательная, на семь верст. Зайдешь с веником – под дамбу спать укладывайся. Увлекательно…
Ей даже Атаман Окружной интересовался. Не работой, конечно, а дамбой. В его представлении дамба была вроде некоторого стратегического пункта. Ничего не поделаешь – человек военный. И все у него под этим углом рассматривается. Дамба - важный пункт, сторожа - боевой отряд.
Решил он им устроить смотр. Послал приказ.
И выстроилась в назначенный день и час сборная команда.
Веники попрятали, животы учкурами подтянули и, так похоже, выровнялись слегка.
- Смиррр-но, - скомандовал старший, - рав-нение на средину-у.
Атаман из коляски бросил соколиный взор на позицию и на выстроившихся.
- Здорово, станичники!
Набрали те духу, чтобы враз всем ответить, не промахнуться как-нибудь, а сзади к строю в это время подошла стая индюков.
Прислушалась глупая птица, подняла голову, надула кадыки и вместо ольгинцев ответила хором:
- Гур-гур-гур-гур!!!
После такого приветствия, посмотрел Атаман внимательно на казаков, махнул рукой на стратегический пункт и уехал поскорее домой.
Станица Ольгинская
Второй вариант: «Каркадил» общественного бугая утащил…
Кроме дамбы, в Ольгинской станице была еще одна достопримечательность – Грушевый куган.
Стоял он на окраине станицы, а неподалеку от него были общесмтвенные конюшни и кирпичный завод.
Для конюшни степь дарила травы свои, для завода – курган землей своей отдувался. Треть почти его на кирпичи срыли. Заканчивалось, можно сказать, вековое существование. И весь он был в норах, весь в ямах, весь обезображен так, что, казалось, будто оспой раз двадцать болел.
Одна нора в нем была особенно большая, на подобии длинной пещеры.
Этой пещерой казачки детей сових пугали, и не так пещерой, как несуществующим на самом деле крокодилом, который будто бы, в ней жил.
- Не реви, Нюнька. Во-о, табе каркадил слопает. Ш-ш-ш. Гляди-съисть.
Итак, в пещере жил мифический крокодил, при конюшне – табунщики: Гаврил Шевцов, Мосей Чумаков, Филипп Шарликов, Василий Дудников, Петр Беляев. А в станице правил станичный Атаман – Иван Макарьевич Ливешков.
Табунщики следили за войсковыми жеребцами и станичными общественными бугаями. Следили, следили, а когда надоело им, - как говорится, работа зубы показала, - продали они с горя бугая, чтобы повеселиться.
Не большого и не маленького – так, среднего.
И не так, чтобы много денег за него выручили – малость самая, но…. к дознанию то не приготовились. А оно, что гром, над головой загудело. Попали, как куры во щи.
- Где, Господа хорошие, бугай?
- Не знаем…
- Продали, сукины сыны?
- Што-ты, отец, как можно. Да рази мы … общественный, можно сказать…
- Хорошо, но где же тогла он? Куда делся?
Одному из виновников пришла в голову блестящая мысль.
- Пасся ен, бугай, пасся… Травку грыз, грыз… Подошел к Грушевому кургану, хвостиком помахивает, как ни в чем не бывало.
А тут ему навстречу – каркадил. Зубы оскалил, пасть развернул во всю ширину.
- А-а, - кричит, - так твою буганную и перетак, дык ты мою траву лопать? Што-ж я есть буду, а?
Схватил бугая за морду и потащил в свою нору.
Там он его и съел, господин следователь.
Дознание было у кургана. Следователь, человек беспокойный (нервы), глянул на темную дыру в кургане, сгреб поскорей бумаги и… кинулся бежать.
Вот, что значит смекнуть в тяжелую минуту.
Станицы Гниловская: «Попа в вентерь поймали»
Отцы духовные частенько играют видную роль в прозвищах станиц. К примеру, взять станицу Гниловскую. В ней - целая история с попом случилась. История эта – и грустная, и веселая, в одно и то время.
Виной ей – женщина. Женщина – жалмерка (прим. - жена казака, ушедшего на военную службу). И главное, да, главное – красивая баба такая. У ней – длинные волосы, светлые глаза, большие ресницы и чуть-чуть приметные для внимательного взгляда – усики. Пух такой, над верхней губой розовой.
Ну, как тут устоять, если жалмерка она, да еще и с усами? Никак, то есть, не устоять. Попу, особенно, трудно. Потому он – поп. Судьба у него такая. Скажут: у попа – попадья. Ну, что ж из этого? Попадья попадьей и останется. Ведь ее, может, поп жалеет, а может, его усы с правильного пути сбили. Может, если бы их не приделали, ничего бы и не было? Ведь на исповеди – глаз от них, бесовских, не оторвать ему… А под усами – губы, тоже пух. Куда же тут поповским глазам деваться? Некуда. Ни выше, ни ниже. А смотреть, станичники, надо? Надо,- то-то вот и оно.
И потерял поп голову. Начисто потерял. Вместе со своею черной бородой. Да в таком деле – как ее не потерять? Загляделся раз, другой, она ему подмигнула левым глазом – скатилась у попа с плеч голова, и как в землю провалилась-затерялась, что иголка в сено.
Пропал поп. Ночку у ней, да, через день, еще одну, потом еще и еще – так и пошло, как по писаному. Уж о постах то он и думать позабыл. Да и какие тут посты, посудите сами. До постов ли? Разгулялась поповская кровь. Не даром у нас в Донской Области Поповых – тьма и один человек.
Прокрадется через сад и в дом к ней шмыг,- только его и видели.
Но нет ничего тайного, что бы не стало явным.
Проведали об этом родственники мужа, и заговорила тут семейная гордость.
- Што-ж ето? Ето-ж, безобразие одно?!, - возмущались два старшие брата:
- Семка служит, а жена с попом веселится…
И стали они на попа охотиться. Только поп хитрый был: ухватить его никак не удается. Известно – ночи темные, поп в темной одежде хоронится – его от куста, скажем, и не отличить. Не поп, а хамелеон. Прямо черт его знает, что за ловкость.
Бились браты, бились и догадались. Поставили в саду на дорожке большой вентер (прим. - рыболовная снасть-ловушка), что в Дону ставится. Когда поп был у своей любушки, зашли с другой стороны куреня и давай в окна громко стучаться – пугать попа.
- Э-ей,- кричат, - отвори-ка. Дело важное есть. Это мы – Семеновы браты.
Схватился тут поп, услышав такие слова, сгреб, что под руку попало, и кинулся вон. В темноте забежал в вентер и назад ходу ему не оказалось. Пропал поп.
Вся станица глядеть на него сбежалась.
Сидел он в вентре, словно зверь за решеткою в зверушнике. И смех и горе.
Потом при всем народе стал каяться:
- Простите меня, православные, а вам Бог простит. Погиб я, погиб… Погиб за даром… за усы. Бес, он знает, на какую приманку кого поймать…
Источники:
Донец. Прозвища станиц Всевеликого Войска Донского // Родимый край. 1929. № 9. С. 20-25
