Автор статьи:
Лариса Поповян
437
15 сентября 2022
Немалая часть жизни выдающегося донского писателя Фёдора Дмитриевича Крюкова прошла в г. Орле. Окончив Императорский Санкт-Петербургский историко-филологический институт, в 1893 году молодой педагог, полный надежд и веры в призвание, приезжает в губернский Орёл и становится воспитателем пансиона мужской гимназии. Уже в 1895 году у Фёдора Дмитриевича появляется и преподавательская работа — он преподает историю в Николаевской женской гимназии. Там он работает до 1898 года.
С 1897 года Ф. Д. Крюков — член Орловской губернской учёной архивной комиссии. Исследователи утверждают, что в архиве Орловской области сохранились составленные и написанные им программа по географии, «Примерная программа по русской истории для I–II классов с учебными пособиями», «План преподавания истории» с его замечаниями, а также список рекомендуемой литературы по истории для каталога гимназической библиотеки. В 1899 году надворный советник Фёдор Дмитриевич Крюков — приватный преподаватель русского языка в Орловском-Бахтина кадетском корпусе и в этой должности он пробудет до своего не совсем добровольного отъезда из Орла в 1905 году.
И только в 1900 году он становится сверхштатным преподавателем истории и географии в 1-й мужской гимназии Орла. Надо заметить, что в те времена гимназический класс — это до 70–72 учеников.
В 1904 году, в журнале «Русское богатство» была опубликована повесть «Картинки школьной жизни», в которой узнавались люди и нравы Орловской мужской гимназии. И хотя повесть была подписана псевдонимом «А. Березанцев», один из преподавателей, имевших доступ к почтовой корреспонденции коллег, установил, что в эти дни Фёдор Дмитриевич получил денежный перевод из журнала. Это вызвало конфликт с коллегами-преподавателями из Орловской гимназии, в результате которого Крюкова перевели в Нижний Новгород, где он был принят на должность сверхштатного учителя истории и географии в Нижегородское Владимирское реальное училище. За свою преподавательскую деятельность Фёдор Дмитриевич был награждён орденами Св. Анны 2-й степени и Св. Станислава 3-й степени, имел чин статского советника, который давал ему право на личное дворянство.
В августе этого года мне довелось совершить туристическую поездку в г. Орёл. Так было угодно судьбе, что выбирая жильё, мы остановились на варианте, расположенном на улице Розы Люксембург. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что это бывшая улица Большая Мещанская — один из двух известных адресов Крюкова в Орле. В самый первый день своего пребывания в городе, мы прошли той дорогой, которой писатель ходил в гимназию на работу.
Кстати, здание Орловской мужской гимназии, пережив гражданскую и Великую Отечественную войну, сохранилось. В нём расположен один из корпусов Орловского государственного университета и Музей истории образования.
Сохранилось до наших дней и здание пансиона мужской гимназии, на Карачевской, 72. Пройти в здание мы не решились, а внешне оно вполне соответствует своему описанию, сделанному писателем более 100 лет тому назад.
Помещение пансиона было неудобное, тесное, без отдельных дортуаров. Директор-аферист приобрел с публичного торга два купеческих дома с пятью десятинами земли за 19 тысяч. Через несколько дней он перепродал один из них и полдесятины земли в казну под пансион уже за 28 тысяч. На приспособление этого дома для общежития, на ремонт, поправки, расширение и проч. ежегодно отпускались значительные суммы. Но ремонт больше производился в собственном доме директора, а пансион все ждал расширения, продолжая оставаться тесным, грязным, отвратительным, совершенно неприспособленным для общежития… Воровство педагога-начальника было откровенное, мелкое, презренное по мелочности своей даже в глазах учеников, которые знали о нем, пожалуй, лучше воспитателей. Но приходилось, с отвращением в душе, мучиться с этой грязью. Директор пользовался покровительством в округе и был неуязвим [1].
Прежним остаётся даже его назначение — там все так же учебное заведение — «Орловский техникум технологии и предпринимательства имени В. А. Русанова». Правда, учатся в этом здании, в основном, девушки. Во внешнем облике здания неплохо сохранились лепнина на фасаде, и даже старинные оконные рамы. Здание Николаевской женской гимназии, к сожалению, не сохранилось, оно было частично разрушено в годы Великой Отечественной войны и сейчас там расположен сквер, рядом здание Правительства Орловской области.
Курьёзный случай из жизни учителя истории Егора Егоровича Мамалыги, работающего одновременно в Николаевской женской гимназии и мужской гимназии, описан в рассказе «Неопалимая купина»:
Переход из женской гимназии в первую мужскую — около версты расстоянием — Мамалыга обыкновенно делал пешочком: во-первых, экономия, во-вторых, моцион — вещь полезная. После третьего урока, когда он спустился в вестибюль, у вешалки вместо швейцара Лариона его встретила молоденькая, краснощекая горничная. Она не знала, вероятно, что Мамалыга не допускал посторонних услуг и всегда одевался сам. Пока он с обычною осторожностью, бережно надевал калоши, она сняла его тяжелое пальто с полинявшими лацканами и держала наготове. <…> Она все-таки не поняла, что он был против услуг, и взяла с окна его фуражку.
— Благодарю! — буркнул Мамалыга, принимая фуражку и немножко недоумевая, почему она лежала не на обычном своем месте.
Постоял, посмотрел на девицу внимательным, изучающим взглядом. Хотел сказать ей что-нибудь приятное, но ничего не нашел.
— Мое почтение! — галантно взмахнул он фуражкой наотлет. Маленький розовый конвертик вылетел как будто из рукава и шлепнулся к ногам горничной. Мамалыга в недоумении поглядел на него, потом на горничную.
— Что это такое? — спросил он.
— Чего-с? — Горничная глядела на него простодушным, почтительно-выжидающим взглядом. И, догадавшись, что он спрашивает о конвертике, легко нагнулась, подняла его и протянула Мамалыге.
Мамалыга взял конвертик двумя пальцами, перевернул и прочел адрес: Тресотиниусу — в собственные руки.
— Что же это такое? кому? откуда? — спросил он.
— Вы оборонили-с… — ответила девушка.
— Я?.. Что за ерунда?..
Подозрение охватило вдруг Мамалыгу. Он заглянул на дно фуражки и увидел еще письмецо, свернутое треугольничком. Отвернул подкладку околыша — и за ней открыл несколько тщательно свернутых записок. У него даже пот выступил на лбу. Он понял теперь вдруг, внезапным озарением, почему иногда фуражка казалась ему так тесна — словно обручем сжимала голову. Ни разу не догадался он заглянуть под сафьян околыша, удовлетворялся объяснением гимназического врача Липатова, который уверял, будто при некоторых видах неврастении бывает субъективное ощущение: кажется, что пухнет голова… Вот оно что такое эта неврастения!..
Он разорвал конвертик, свернутый треугольником и адресованный какому-то Одинокому. Прочитал:
"Шурик! напоминаю: сегодня в четыре, городской сад, третья аллея. Есть серьезные вопросы…"
— Недурно! Рандеву… так!.. Что же это за Одинокий? Псевдоним, конечно?..
Разорвал розовый конвертик. Мелким, бисерным почерком написано было в нем следующее: "Тресотиниус! свинтус ты этакий! почему надул, не принес окончание "Ключей счастья"? Жду сегодня, и если и сегодня не принесешь, то, во-первых, ты окончательно будешь в моих глазах поросенкова мать, а во-вторых, разругаюсь с тобой навсегда!.. И все-таки, хотя ты и недостоин, но:
Поверь, я тебя не забуду,
Других для любви не ищу…
"Зорька".
— Это черт знает что такое! — Мамалыга сгреб в горсть все листики и конвертики, лежавшие на дне фуражки [2].
Писатель очень скучал по родине, но не мог оставить преподавательскую деятельность, т. к. это был стабильный заработок, ведь семья Федора Дмитриевича, после смерти отца, жила на эти деньги.
Какая усталость… Длинный, бесконечный, бесплодный день…
И какая грусть в той милой нежной песенке мечтательного юга, далекой родины, несравненной, прекрасной родины с ее зеленым простором, с шумливыми светлыми днями шаловливого детства, с поэтическими, жаркими, звездными ночами мятежной юности…
Как безнадежна далека она!.. [3]
Федор Крюков описал свое прощание с Орлом в финальной сцене повести «Новые дни»:
…поезд отходил. По платформе за ним вслед бежали гимназисты, что-то кричали. Махали платочками дамы. Пробежала вдали лента электрических фонарей: это город уходил... Город, в котором он похоронил тринадцать лет своей жизни…
Сжалось и задрожало сердце. Лучших лет жизни уже нет. Прощай, милый и скучный город!.. [4]
Библиография
1. Крюков, Ф. Д. Новые дни // Картинки школьной жизни старой России ; К источнику исцеления / Федор Крюков. Москва : АИРО-XXI, 2020. С. 115.
2. Крюков, Ф. Д. Неопалимая купина // Там же. С. 238–239.
3. Крюков, Ф. Д. Новые дни // Там же. С. 126.
4. То же. С. 199.
5. Крюков Фёдор Дмитриевич: [цитаты о Донском крае] // Донские страницы / Донская государственная публичная библиотека.
По вашему запросу копии полных текстов статей можно получить через электронную доставку документов.
С 1897 года Ф. Д. Крюков — член Орловской губернской учёной архивной комиссии. Исследователи утверждают, что в архиве Орловской области сохранились составленные и написанные им программа по географии, «Примерная программа по русской истории для I–II классов с учебными пособиями», «План преподавания истории» с его замечаниями, а также список рекомендуемой литературы по истории для каталога гимназической библиотеки. В 1899 году надворный советник Фёдор Дмитриевич Крюков — приватный преподаватель русского языка в Орловском-Бахтина кадетском корпусе и в этой должности он пробудет до своего не совсем добровольного отъезда из Орла в 1905 году.
И только в 1900 году он становится сверхштатным преподавателем истории и географии в 1-й мужской гимназии Орла. Надо заметить, что в те времена гимназический класс — это до 70–72 учеников.
В 1904 году, в журнале «Русское богатство» была опубликована повесть «Картинки школьной жизни», в которой узнавались люди и нравы Орловской мужской гимназии. И хотя повесть была подписана псевдонимом «А. Березанцев», один из преподавателей, имевших доступ к почтовой корреспонденции коллег, установил, что в эти дни Фёдор Дмитриевич получил денежный перевод из журнала. Это вызвало конфликт с коллегами-преподавателями из Орловской гимназии, в результате которого Крюкова перевели в Нижний Новгород, где он был принят на должность сверхштатного учителя истории и географии в Нижегородское Владимирское реальное училище. За свою преподавательскую деятельность Фёдор Дмитриевич был награждён орденами Св. Анны 2-й степени и Св. Станислава 3-й степени, имел чин статского советника, который давал ему право на личное дворянство.
В августе этого года мне довелось совершить туристическую поездку в г. Орёл. Так было угодно судьбе, что выбирая жильё, мы остановились на варианте, расположенном на улице Розы Люксембург. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что это бывшая улица Большая Мещанская — один из двух известных адресов Крюкова в Орле. В самый первый день своего пребывания в городе, мы прошли той дорогой, которой писатель ходил в гимназию на работу.
Кстати, здание Орловской мужской гимназии, пережив гражданскую и Великую Отечественную войну, сохранилось. В нём расположен один из корпусов Орловского государственного университета и Музей истории образования.
Сохранилось до наших дней и здание пансиона мужской гимназии, на Карачевской, 72. Пройти в здание мы не решились, а внешне оно вполне соответствует своему описанию, сделанному писателем более 100 лет тому назад.
Помещение пансиона было неудобное, тесное, без отдельных дортуаров. Директор-аферист приобрел с публичного торга два купеческих дома с пятью десятинами земли за 19 тысяч. Через несколько дней он перепродал один из них и полдесятины земли в казну под пансион уже за 28 тысяч. На приспособление этого дома для общежития, на ремонт, поправки, расширение и проч. ежегодно отпускались значительные суммы. Но ремонт больше производился в собственном доме директора, а пансион все ждал расширения, продолжая оставаться тесным, грязным, отвратительным, совершенно неприспособленным для общежития… Воровство педагога-начальника было откровенное, мелкое, презренное по мелочности своей даже в глазах учеников, которые знали о нем, пожалуй, лучше воспитателей. Но приходилось, с отвращением в душе, мучиться с этой грязью. Директор пользовался покровительством в округе и был неуязвим [1].
Прежним остаётся даже его назначение — там все так же учебное заведение — «Орловский техникум технологии и предпринимательства имени В. А. Русанова». Правда, учатся в этом здании, в основном, девушки. Во внешнем облике здания неплохо сохранились лепнина на фасаде, и даже старинные оконные рамы. Здание Николаевской женской гимназии, к сожалению, не сохранилось, оно было частично разрушено в годы Великой Отечественной войны и сейчас там расположен сквер, рядом здание Правительства Орловской области.
Курьёзный случай из жизни учителя истории Егора Егоровича Мамалыги, работающего одновременно в Николаевской женской гимназии и мужской гимназии, описан в рассказе «Неопалимая купина»:
Переход из женской гимназии в первую мужскую — около версты расстоянием — Мамалыга обыкновенно делал пешочком: во-первых, экономия, во-вторых, моцион — вещь полезная. После третьего урока, когда он спустился в вестибюль, у вешалки вместо швейцара Лариона его встретила молоденькая, краснощекая горничная. Она не знала, вероятно, что Мамалыга не допускал посторонних услуг и всегда одевался сам. Пока он с обычною осторожностью, бережно надевал калоши, она сняла его тяжелое пальто с полинявшими лацканами и держала наготове. <…> Она все-таки не поняла, что он был против услуг, и взяла с окна его фуражку.
— Благодарю! — буркнул Мамалыга, принимая фуражку и немножко недоумевая, почему она лежала не на обычном своем месте.
Постоял, посмотрел на девицу внимательным, изучающим взглядом. Хотел сказать ей что-нибудь приятное, но ничего не нашел.
— Мое почтение! — галантно взмахнул он фуражкой наотлет. Маленький розовый конвертик вылетел как будто из рукава и шлепнулся к ногам горничной. Мамалыга в недоумении поглядел на него, потом на горничную.
— Что это такое? — спросил он.
— Чего-с? — Горничная глядела на него простодушным, почтительно-выжидающим взглядом. И, догадавшись, что он спрашивает о конвертике, легко нагнулась, подняла его и протянула Мамалыге.
Мамалыга взял конвертик двумя пальцами, перевернул и прочел адрес: Тресотиниусу — в собственные руки.
— Что же это такое? кому? откуда? — спросил он.
— Вы оборонили-с… — ответила девушка.
— Я?.. Что за ерунда?..
Подозрение охватило вдруг Мамалыгу. Он заглянул на дно фуражки и увидел еще письмецо, свернутое треугольничком. Отвернул подкладку околыша — и за ней открыл несколько тщательно свернутых записок. У него даже пот выступил на лбу. Он понял теперь вдруг, внезапным озарением, почему иногда фуражка казалась ему так тесна — словно обручем сжимала голову. Ни разу не догадался он заглянуть под сафьян околыша, удовлетворялся объяснением гимназического врача Липатова, который уверял, будто при некоторых видах неврастении бывает субъективное ощущение: кажется, что пухнет голова… Вот оно что такое эта неврастения!..
Он разорвал конвертик, свернутый треугольником и адресованный какому-то Одинокому. Прочитал:
"Шурик! напоминаю: сегодня в четыре, городской сад, третья аллея. Есть серьезные вопросы…"
— Недурно! Рандеву… так!.. Что же это за Одинокий? Псевдоним, конечно?..
Разорвал розовый конвертик. Мелким, бисерным почерком написано было в нем следующее: "Тресотиниус! свинтус ты этакий! почему надул, не принес окончание "Ключей счастья"? Жду сегодня, и если и сегодня не принесешь, то, во-первых, ты окончательно будешь в моих глазах поросенкова мать, а во-вторых, разругаюсь с тобой навсегда!.. И все-таки, хотя ты и недостоин, но:
Поверь, я тебя не забуду,
Других для любви не ищу…
"Зорька".
— Это черт знает что такое! — Мамалыга сгреб в горсть все листики и конвертики, лежавшие на дне фуражки [2].
Писатель очень скучал по родине, но не мог оставить преподавательскую деятельность, т. к. это был стабильный заработок, ведь семья Федора Дмитриевича, после смерти отца, жила на эти деньги.
Какая усталость… Длинный, бесконечный, бесплодный день…
И какая грусть в той милой нежной песенке мечтательного юга, далекой родины, несравненной, прекрасной родины с ее зеленым простором, с шумливыми светлыми днями шаловливого детства, с поэтическими, жаркими, звездными ночами мятежной юности…
Как безнадежна далека она!.. [3]
Федор Крюков описал свое прощание с Орлом в финальной сцене повести «Новые дни»:
…поезд отходил. По платформе за ним вслед бежали гимназисты, что-то кричали. Махали платочками дамы. Пробежала вдали лента электрических фонарей: это город уходил... Город, в котором он похоронил тринадцать лет своей жизни…
Сжалось и задрожало сердце. Лучших лет жизни уже нет. Прощай, милый и скучный город!.. [4]
Библиография
1. Крюков, Ф. Д. Новые дни // Картинки школьной жизни старой России ; К источнику исцеления / Федор Крюков. Москва : АИРО-XXI, 2020. С. 115.
2. Крюков, Ф. Д. Неопалимая купина // Там же. С. 238–239.
3. Крюков, Ф. Д. Новые дни // Там же. С. 126.
4. То же. С. 199.
5. Крюков Фёдор Дмитриевич: [цитаты о Донском крае] // Донские страницы / Донская государственная публичная библиотека.
По вашему запросу копии полных текстов статей можно получить через электронную доставку документов.
Фото
Поделиться:
Комментарии
Для добавления комментария необходимо авторизоваться
Смотрите также
Популярное за месяц
