Архив рецензий

СТАРИКАМ ВЕЗДЕ У НАС ПОЧЕТ: 

САША НИКОЛАЕНКО «МУРАВЬИНЫЙ БОГ: РЕКВИЕМ» [18+] 

ИЗДАТЕЛЬСТВО: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2022

Диван-аккордеон в углу, горбами от распряженных пружин, обтянутый до треска швов гнилой рогожкой, за слоем слой — велюр, жаккард глядят, как те наносы вековые, в каких учёные читают времена. Комод с запасом лампочек, розеток, проводов. Буфет с раскисшей пастилой, надкушенный и так заиндевевший пряник — обитель рыжих муравьев; сырой сухарь пропитан запахом помады, не держат дверцы круп на чёрный день запас.

Восьмилетний Петя живет в дачном поселке под Долгопрудным у бабушки с дедушкой. Казалось бы, идиллическое начало: лето в деревне, прогулки на велосипеде, запах полевых цветов и меда, бабушкины пироги с малиной. Вот только самому Пете здесь не очень хорошо. Он и до смерти родителей не очень любил сюда приезжать, а после попросту вынужден день за днем проводить в маленьком, забитом хламом доме с приторной религиозно-фанатичной старухой. А еще с парализованным дедом, много лет лежащим в темной комнате, за что бабка с внуком давно между собой зовут его покойником.
Смерти вообще в романе много – типично русской: тоскливой, неизбежной, временами нелепой. И ребенок все время о ней размышляет, анализирует россказни старухи о Боге и горящих в аду грешниках. Такой бог у бабы Веры – злой, карающий и совсем не милосердный. Как и она сама. Именно с ее подачи в голову ребенка попадает совершенно злобная и откровенно безумная мысль о том, что мальчик косвенно виноват в гибели родителей. Эта извращенная больная идея рождает такие же поступки: мальчик играет в бога, пока не придет к трагедии. Потому что богом быть действительно трудно, тем более таким.
И чем призраченее и тоньше в сюжете этот образ мальчика, тем ярче и мощнее старуха, которая в какой-то момент становится ведущим персонажем.

И вечность позади, и вечность впереди, и между вечность. И в ней вдвоем на лавочке сидят огромная угрюмая старуха с тяжёлым, никогда не ласковым лицом, в вороною повязанном платке и черном крепе, с кульком от «Правды» в молоте скрещенных рук, и мальчик лет восьми, худой, зеленоглазый, в потертой синенькой ветровке, с давно не стриженной русоволосой головой, в штанишках клетчатых, подвернутых на вырост, с прилипшей огуречной семечкой к щеке.

Она словно оживает, вываливается со страниц, вооруженная своей нагловатой народной мудростью: бессмертная, вечная, монолитная. Здесь перед читателем промелькнет незамысловатая биография бабы Веры, ее мечты, надежды и вечная борьба бог знает, с чем и кем. И такие старухи – самое страшное, с чем можно столкнуться. Уверенные в своей правоте на сто процентов, поддержанные обществом и такими же зашоренными, неспособными на простую человеческую близость взрослыми. Такие старухи руководят детскими садами и домами творчества, едут с вами рядом в автобусе, раздувая щеки и поправляя высокий нелепый начес. Они все знают. Как воспитывать, как жить, как поступать. Они всегда правы. Разбираются и в музыке, и в книгах, и в бытовых вопросах. Таких и спрашивать ни о чем не нужно: сами придут, пофыркают, закатят выцветшие глаза к небу и расскажут. А ты слушай, не перечь. Она же жизнь прожила, из нее просто сочится народная житейская мудрость, смешанная с ядом и сожалениями.
Наверняка каждый читатель узнает бабу Веру – ее привычки, суеверия, поговорки на каждое слово внука. На любой запрос – она тебе присказку. Речь старухи характеризует ее лучше любых портретов. Злой русский народный фольклор: троллинг, злопыхание, остроумные шуточки на все случаи жизни.
Потому что больше нечего. Больше значит – близость. Больше значит – соучастие. А их так не научили. Поэтому они ломают, они будто в праве. Но вот только права этого им никто не давал. Их время вышло, просочилось сквозь пальцы, кончилось, утекло. Но сказать им об этом никто не хочет, потому что культ цепкой удушливой старости – вот что страшно.
И Петя полностью зависит от всесильной бабушки, живет в мире, где она – Бог и вершитель. И живет он будто не сам, будто не изнутри себя, а лишь в противовес ей или в исполнение ее воли.
Мальчик и старуха — старость и детство, одинаково хрупкие, но при этом мощные, отчаянно борющиеся за свое место под солнцем.
Психологический роман Саши Николаенко написан удивительно поэтичным языком, мягким, баюкающим. Каждый абзац как отдельное стихотворение, как волна образов, чувств и воспоминаний.
Такое святое детское – деревенское, теплое – здесь совсем не рай. Покойники живые, а живые наоборот – давно мертвые. И жить здесь страшно, а самый страшный – бабкин бог, от которого нигде не спрятаться.

И бог ее страшнее был, чем темнота, чем чернота, разбойник, аспид, детский дом, милиция, аука. Чем все, что страшно, все, что есть и нет, чем смерть, и после смерти мучил человека, судил, варил в котлах, «кожми́ сымал», и жарил, и пытал.

Единственный человек, который действительно видит бога во всем этом мраке – автор. Но бог ее – это свобода, простор, способность жить свою жизнь осознанно, никем и ничем не прикрываясь. Бог здесь – это близость. И эта мысль – единственное, что дает нам надежду в царстве дряхлости и гуле обвиняющего старческого шепота, который давно пора перестать слушать.