558
В 1983 году в Москве вышла книга «Воспоминания о Константине Паустовском», собравшая интереснейшие свидетельства тех, кому довелось общаться с выдающимся писателем – тонким стилистом, мастером художественного слова. Вошли в этот сборник и рассказы о пребывании Константина Георгиевича на Дону. Как такое упустить!
Приведу два выразительных фрагмента. Первый – из воспоминаний Юрия Гончарова «Сердце, полное света».
«Паустовского я увидел только через четыре года (в 1951 году), в Ростове-на-Дону, на конференции писателей Юга.
Календарь терял последние листки октября. Обычно в такую погоду уже властвует ненастье, но осень в Приазовье выдалась отменная, солнечная, тёплая...
Четыре года, казалось, ничего не прибавили к возрасту Паустовского, и не чувствовалось, что ему под шестьдесят. Движения его были легки, в теле совсем спортивная сухость, никакой дряблости, ничего старческого, крепкий загар покрывал его лицо, выпуклый костистый лоб, крупные кисти рук. Выглядел он элегантно: приехал из Москвы в тонком, не нашего покроя и шитья пальто. в зелёной шляпе с укороченными полями.
Пятьдесят первый год был самым разгаром деятельности по преобразованию природы, чтобы избавить сельское хозяйство от засух и неурожаев. Специально созданные лесозащитные станции, оснащённые солидной техникой, закладывали на колхозных полях лесные посадки, строили водоёмы, оросительные каналы; на Дону, в районе Цимлянской, завершалось сооружение гигантской плотины, превращавшей сотни квадратных километров донской поймы в грандиозный бассейн.
Тут же, по своей любви к одесской привычке ко всякого рода анекдотам, Паустовский рассказал случай, который произошёл с ним на Волго-Доне. Ради технической информации пришлось посетить одного начальника.
– Здравствуйте, – сказал Паустовский, войдя в кабинет. – Я из Москвы, писатель. Моя фамилия Паустовский.
– Так. Ну и что? – спросило начальственное лицо, не отрываясь от бумаг.
Паустовский слегка опешил от такого приёма.
– Вы разве ничего не читали из написанного мной?
– А вы мне ничего и не писали, – веско ответил начальник».
А теперь – о Паустовском-педагоге рассказывает Лев Кривенко («На семинаре»).
«Читали очерк о гидроузле Цимлянской ГЭС.
Паустовский заметил:
– Не получилось. Гора родила мышь. В чём тут дело? Что такое, по существу, очерк? Вы думали об этом?
– Строгая достоверность, – сказал автор.
– Верно. Очерк должен быть достоверен, а насчёт строгости можно поспорить. Легко сбиться на простое описательство. И если вы очерк будете разбавлять элементами прозы, то от этого очерк не станет лучше. Моё мнение: в очерке допустим авторский вымысел, но в границах материала. Вы пошли по неверному пути, бойко и мелко говоря о большом. Нужно бороться со стандартизацией темы, жизни. И относиться к строительству как к самоцели тоже нельзя. Нужно помнить, что писать – то же строительство. Недавно я побывал на стройке. Повстречал там знакомого. Он поэт. Написал стихотворение. Местная газета опубликовала. Какова же была реакция со стороны тех. кто строил? Начальника участка это стихотворение привело даже в уныние. Начальник сказал мне: “Чёрт подери, сколько раз я стоял на дне этого моря и никогда об этом не думал. Для меня это была просто зона затопления. Теперь море… Так вот она, поэзия”. – “А что вы думаете о поэзии?” – спросил я у него. “Думал, стишки, – ответил он. – А здесь – философия”.
Да, это философия… О людях. Не нужно думать, что люди на строительстве какие-то особые. Там не актёры. Говорят не передовицами, а простым языком. Не нахожу юмора… К начальнику участка, помню, вбежал прораб Захаркин. Он не разговаривал, а только выкрикивал, даже когда вокруг тишина была. Кричит: “Скажи, начальник, долги нужно отдавать?!” – “Ну да, – отвечает начальник, – по-моему, нужно». Захаркин закричал: «И по-моему, нужно. А вот Петров ничего не отдаёт”. Стали узнавать, в чём дело. Выяснилось, Петров взял в долг у Захаркнина пятьсот кубов земли. Прораб Захаркин горячился: “Да ещё какой земли! Песок. Да ещё как увидит меня, так прячется”.
Мы засмеялись.
Паустовский заметил:– А у вас люди почему-то даны только под углом строительного пафоса.
В это время он писал очерковую повесть “Рождение моря”».
Напомню, что сам Константин Георгиевич оставил воспоминания о Таганроге, в котором побывал в 1916 году: они вошли в его повесть «Беспокойная юность»
Фото
