Встреча с рекой

Некоторые донские станицы и хутора лежат на небольшом отдалении от реки, то есть – за поймой (периодически затопляемой речной долиной); к Дону проложена сеть грунтовок. Они проходят, иногда лавируя, мимо ручьёв, озёр, заболоченных мест – и по сухим участкам, среди разноцветья трав и растений; редко, но можно увидеть и возделанные территории, на которых разбросаны уснувшие стога. Бывает, идёшь заливными лугами, реки ещё не видно, но вдруг её чувствуешь: вот он, Дон, уже должен быть за теми деревцами. Сворачиваешь на поляну – и останавливаешься на несколько мгновений. Просто молча стоишь и смотришь…
Встреча с рекой – всегда впервые. И любая река – особенная, и Дон – всегда неповторим. По крайней мере так, по-родственному, его воспринимаешь, и это мистическое чувство волнующе выразил Владимир Набоков:

Каждый помнит какую-то русскую реку,
но бессильно запнётся, едва
говорить о ней станет; даны человеку
лишь одни человечьи слова.
А ведь реки, как души, все разные... нужно,
чтоб соседу поведать о них,
знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
изумрудную речь водяных.

Всего три километра отделяет от Дона станицу Задоно-Кагальницкую, что лежит у старой трассы на участке Семикаракорск – Волгодонск; но пока идёшь к реке, видишь и поля со стогами, и большое озеро Трубченское, и многоводную реку Солоную, и спокойные ручьи Узкий, Подпольный, Бирючник, и торопливые ерики Титов и Бешеный, и наконец, лесную стену, которая оказывается вовсе не лесом, а густым рядом деревьев, наподобие театрального занавеса скрывающих Дон.
Задоно-Кагальницкая, упоминаемая в 1837 году как хутор Задонский (юрт Кагальницкой станицы, находившейся за правым донским берегом), ничем особым не выделяется; главная её достопримечательность – пожалуй, мемориал в память о погибших в Великой Отечественной и на афганской войнах. Прямоугольная территория, к нему примыкающая – большая травянистая ухоженная поляна – окружена невысоким металлическим забором. Вход – ворота со стороны станичной улицы; но они часто на замке. От кого охраняется этот участок – загадка. Как сфотографировать памятник, в конце концов? Только если перемахнуть через забор.
Пожалуй, можно назвать ещё одну отличительную примету станицы. До того как в 1969 году заработала птицефабрика (построенная двумя годами ранее), в Задоно-Кагальницкой занимались в основном возделыванием зерновых культур, выращиванием крупного рогатого скота, овец, свиней и виноградарством. Видимо, при рождении птицефабрики и построили в самом центре блочные трёхэтажки с удобствами – чтобы привлечь на работу молодых специалистов. Сейчас дома эти на фоне невзрачной одноэтажной застройки выглядят ветхо и как-то странно, будто пережиток прошлого. Впрочем, их вполне можно воспринимать как «историко-архитектурную достопримечательность» Задоно-Кагальницкой.
Населённый пункт, «служащий средством ехать дальше», сказал бы писатель Дмитрий Григорович, – это я о Задоно-Кагальницкой. «Дальше» – то есть к реке; в тёплое время у берега можно встретить рыбаков, которые остаются там на всю ночь, и «диких» палаточников. Мне не раз доводилось быть в числе последних – что даёт повод поделиться некоторыми природными и сугубо житейскими наблюдениями.
Половина 10-го вечера, берег Дона, окружённый тростником и дикими глициниями. В это время должны появиться комарики (и исчезнуть через часа полтора-два, чтобы снова возникнуть перед самым рассветом). Спасение – традиционный костёр и две-три тлеющие «противокомариные» спиральки: их можно подвесить на кустах либо на жёрдочках. И вот комары заявили о себе слабым, каким-то неуверенным жужжанием. И пока готовился костёр, развешивались и зажигались спиральки, комары в наступление не шли. А почему?
К поляне слетелись стрекозы. Крохотными вертолётиками они совершали стремительные виражи, словно вечерние тренировочные учения. На самом же деле они слетелись на ужин: эти хищники, которые питаются комарами, заодно решили нам помочь: очистить поляну от кусачих злодеев, пока шло обустройство территории.
Два раза – на всю ночь – пропадала кошка, которую приходилось брать с собой, поскольку не с кем было оставить дома. В первый раз – ушла погулять среди тростника, среди топольков и карликовых глициний. Наутро обнаружилось: в ближайшей рощице сидит на самой верхушке тонкого тополька и не может слезть, будто застряла. Как её достать? – опираться не на что (ветки редки и слабы), да и деревце человека не выдержит. Пришлось взять топорик и рубить. И ждать, пока ствол треснет, чтобы тут же бежать в сторону падения дерева, ловить животное…
Другой случай: кошка нашлась наутро в зарослях, мокрая, облепленная песком и землёй, смотрела рассеянно и жалко.
Объяснение может быть одно. Ночью она решила прогуляться, и, почуяв полевую мышь, припустила за ней. А берега здесь обрывистые, с метр-полтора высотой; видимо, сорвалась и плюхнулась в воду. Чтобы подняться обратно, пришлось грести к тростнику, который выходит к воде немного выше по течению; там же, в тростнике, есть пологий подъём. Нащупывая путь, кошка заплутала, забралась в травы и, не зная, куда дальше двигаться, свернулась в комок – ожидая, что за ней обязательно придут.
Едем обратно; кошка – в клетке. Ещё несколько минут назад она так вольно чувствовала себя среди песка и камышей! А сейчас – истеричный стон. Открываем клетку – всё равно орёт. Выпускаем на траву– может, в туалет хочет? Нет, не хочет. Истерика продолжается. «Да замолчи ты! Да перестань!» Всё бесполезно. Что делать? – терпеть, стараться не обращать внимания.
И пяти минут не прошло, как скулёж затих. Кошка свернулась калачиком и сладко, беспробудно заснула.
Что ж, все мы по-своему переживаем концентрацию богатых впечатлений.